Шел 1943 год

Место действия — поселок Кутейниково Амвросиевского района.
Время – начало 1940-х.
Война глазами ребенка. Дети войны.

Из воспоминаний моей мамы Кишкань Валентины Трофимовны.

В апреле 1941 года наша семья (Отец – Трофим Иванович, мать – Зоя Сергеевна и трое детей – Валентина (8), Виктор (5), Эмма(3 года) уехала из Новосибирска в Кутейниково – небольшой станционный поселок под Амвросиевкой Сталинской области. Выбор поселка объяснялся просто – там жили родственники – жена дядьки отца с сыном. Поселились мы на съемной квартире у деда Белоуса по ул. Карла Маркса. В июне началась война.

В поселке был элеватор, куда свозилось зерно после уборки урожая. На другом конце поселка располагалась мельница. Когда немцы стали приближаться к Кутейниково, наши, отступая, взорвали элеватор, чтобы хлеб не достался оккупантам. В сам момент взрыва зрелище было ужасное, пламя озарило всю округу, разрывая ночную тьму, стоял грохот, обломки рельсов проходивших рядом железнодорожных путей взлетали вверх. Народ не спал, все кинулись собирать горящую пшеницу. (Моя бабушка Зоя потом уже мне рассказывала, что дед Трофим – насквозь убежденный коммунист, инвалид без руки – сильно ругался на нее за «расхищение государственной собственности»). Муку мололи по домам, она была коричневатого цвета. В зиму из этой муки пекли хлеб, добавляя в тесто тертую макуху, которую осталась в отделении поселковой мельницы, производившей в мирное время подсолнечное масло.

Немцы объявились в поселке осенью 1941 года. Они маршировали строем и пели песню с припевом «али-айло». Детвора сидела в палисаднике под кустами за забором и в щели глазела на них во все глаза.

Занятия в школе только начались, однако с появлением немцев стали происходить некоторые перемены. Уроки перевели на украинский язык. Для меня, приехавшей из Сибири, многие слова были просто не понятны. Помню только, что по окончании урока всех заставляли кричать хором «до побачення». Вообще при немцах в школу ходили только первоклашки. Считали, что остальным достаточно уметь читать и писать.

Вспоминаю, у нас во дворе был сарай с подвалом и там отец одно время прятал кого-то, думаю, что нашего военного, возможно, раненого, носил ему еду. Вход в этот подвал закрывался и засыпался сверху сеном. Нам, детям ничего не говорили, подробностей я не помню.

Вскоре немцам понадобились помещения для размещения солдат, и нас, первоклассников, выгнали из школы. Учителя начальных классов стали практиковать частные занятия. Я ходила на дом к учительнице вмести с еще тремя девочками. Достаточных знаний получить не удалось, и на следующий учебный год мне в возрасте 9 лет снова пришлось идти в первый класс. Со временем немцев становилось все больше и больше, они уже не умещались в здании школы, и их стали расселять к людям по домам. Нашей семье некоторое время удавалось избежать таких квартирантов. В тот момент, когда немцы заходили на осмотр дома, мы, детвора, устраивали в дому шумный беспорядок, бросали подушки на пол, кувыркались и орали. Часто в этих «упражнениях» участвовали и соседские дети. Немцы смотрели на это безобразие у уходили. Однако, наступил момент, когда и это не помогло. В хате родителей были две комнаты, одна большая и вторая за печкой маленькая. Большую заняли «доблестные воины», а в маленькую согнали двух взрослых и троих детей. Все в этой маленькой комнатушке не помещались и часть семьи была вынуждена ночевать у соседей. Вечерами оккупанты снимали форму, оставаясь в светло-коричневом нательном белье и рассаживались на ужин за хозяйский стол. Из маленькой комнаты было видно, как время от времени они вытаскивали вшей из складок белья и давили их ногтем о торец стола.

Как-то произошел такой случай. Эмма, меньшая из детей, осталась в комнате одна и стала громко плакать. В проеме возникла фигура немца с автоматом, он пытался успокоить ее угрозами, но ребенок стал плакать еще сильнее. Каким-то чудом все закончилось благополучно.

Как-то раз Эмма снова осталась одна дома, дверь, как обычно, не заперта, в хату зашел незнакомец в сильно изношенной одежде, судя по всему, отбившийся наш солдат. Незнакомец спросил, есть кто дома? Эмма говорит, нет. А хлеб есть? Ребенок трех лет ответил, хлеба нет, но есть пышки (мама испекла из той самой муки) и дает ему две. Человек благодарит ребенка и начинает выходить, Эмма говорит, а у нас еще сало есть, и достает из бочки большой кусок. Мужик спрашивает, а мать не заругает? Нет, говорит девочка, она у нас добрая, всем дает. Мама действительно была очень доброй и щедрой, а кроме того, как сейчас говорят, самодостаточной. Уже в послевоенное голодное время она завела большое хозяйство, корову, свинью, козлят, гусей, потом пчел завела. Так что у нас все продукты были свои. Мама никогда ничего не продавала. Выгонит мёд и разнесет всем соседям по большой кружке. Сибирская натура. Часто напечет пышек, соберет соседскую детвору и всех накормит. В то послевоенное время мы уже жили в своей хате, купили ее на Партизанском проспекте за всякое барахло, привезенное еще из Новосибирска, у семьи, которая драпала вместе с немцами при отступлении. Во дворе был сад, вишни и слива-горка. Мама наполняла угоркой двадцатилитровые бутыли под горлышко и, как она говорила, «закатывала» их медом. Получалась наливка, с которой зимой чай пили. Мать, вообще, много работала и никогда ни на что не жаловалась.

В семье была большая рябая корова, которая давала 15 литров молока в день. Корову отобрали, причем не немцы, а полицай, который ее просто присвоил. Как-то немцы согнали всех жителей на Базарную площадь на публичную казнь какого-то человека. Кто это был не знаю.

В 1941 году Эмма заболела полиомиелитом. Это было настоящее испытание для семьи на все время войны и после ее окончания. В поселке был пленный военный врач, которого немцы держали при себе. Он дал много полезных советов, чтобы ребенок все же начал после болезни ходить.

Шел 1943 год. Семья жила в том же пос. Кутейниково, оккупированном немцами. Семья состояла из 3 детей и родителей. Маме с отцом на то время было по 34 года. Я была старшим ребенком 10 лет от роду. Средний Витька, младшая Эмма. Отец в армию не призывался и на фронте не был, т.к. он инвалид без правой руки (в 23-летнем возрасте на заводе во время работы потерял руку). Наша армия наступала, а немцы, отступая, стали угонять население с собой. Немец, угрожая винтовкой, стал гнать нас со двора. Отец запряг корову в тачку, бросили в нее кое-какие вещи, взяли с собой еду. Видя, что мы собираемся идти, немец пошел в соседний дом, а мы в это время сбежали в кукурузное поле. Хата наша находилась на краю поселка, а через дорогу – кукурузное поле. В тот момент мы еще не знали, в какой ад мы попадем. Ночью немцы стали бомбить наступающую красную армию. Стоял страшный грохот, вокруг взрывались снаряды, мы стали замечать, что осколки скашивают кукурузные стебли вокруг нас. Над головой в сторону немцев летели огненные реактивные снаряды «Катюш». Мы онемели от страха, но не двигались с места. Корова наша тихо стояла здесь же в кукурузе, не отходя от нас. Видно, что-то нас хранило. Днем стало полегче, а после мы пережили еще одну страшную ночь. Отец метался в поисках какого-нибудь укрытия, но вокруг было только поле. К концу второй ночи мы услышали громкое «ура!» и обрадовались, будучи уверенными, что наши освобождают поселок. С рассветом отправились домой. По дороге встретили танк. Навстречу вышел ст. лейтенант, обнялись с отцом. Когда он узнал, где мы находились прошедшей ночью, то сильно расстроился, сказав, что нас могли раздавить наши же наступающие танки. Наконец приблизились к своему дому и увидели, что он превращен в медпункт, врач и медсестры оказывают медпомощь раненым солдатам, которыми заполнен весь сад, одни уже перевязаны, другие ждут очереди, одних увозили, новые поступали. Семья поселилась в погребе. Днем периодически налетал немецкий самолет и сыпал бомбами.  Ночью была особо сильная бомбежка, и с нами в погребе находился весь медперсонал. Во дворе стояла старая вишня. На нее упала осветительная бомба, дерево сильно обгорело и стояло наутро черным столбом. Весной оно, правда, ожило и пустило побеги, хотя никто не ожидал такого. Врач посоветовал нам уйти подальше в тыл, так как немцы находились очень близко и могли в какой-то момент вернуться.

Наутро мы отправились к родственникам соседей в поселок Белояровка, который располагался в 25 км от нас за Амвросиевкой. Шли пешком, с нами корова, запряженная в тачку. Когда вышли за Амвросиевку, увидели двигающийся навстречу наш военный обоз. Вдруг налетели немецкие самолеты, вся семья попадала в ров у дороги. Бомбы сыпались градом. Мимо бежала окровавленная раненая лошадь и жалобно ржала. Мы лежали, вдавливая себя в землю, и все время казалось, что воющие бомбы вот-вот воткнутся в спину. Средний из малых, Витька, из любопытства поднимал голову, чтобы посмотреть на падающие бомбы. Мама подзатыльниками возвращала его голову на землю. В очередной раз, как только мамина рука вдавила Витькину голову в ров, рядом воткнулся осколок от немецкой бомбы. Видимо, небо все же берегло семью. Наконец налет прекратился, мы поднялись с земли. Упряжь нашей коровы разорвало осколком, но сама она осталась невредимой. Через какое-то время двинулись дальше. Дорога была усеяна битым кирпичом и повсюду рассыпанными яблоками, которые от полыхающего пожарища стали печеными.

В Белояровке нас приняли без радости, поэтому вскоре мы отправились в обратный путь, опять пешком. В середине пути неожиданно поломалась тачка, то ли от пережитой бомбежки, то ли от ветхости. Пришлось оставить маму с двумя младшими на дороге, а мы с отцом и коровой продолжили путь. Была темная ночь, я шла с закрытыми глазами между отцом и коровой, с трудом переставляя ноги. Когда добрались домой, я упала на сено в сарае и моментально уснула.

Вскоре в поселке стало поспокойнее, жизнь стала налаживаться, предстояли долгие годы восстановления, трудное время, которое все еще хранит моя память.

Добавить комментарий

Loading Facebook Comments ...