Сталинский окружной ДОПР

ДОПР — Дом общественно-принудительных работ

В поселке Юзовка официальной тюрьмы не было. Тюрьма была в уездном Бахмуте. Нарушивших порядок доставляли в следственную камеру, находящуюся в начале 2-й  линии около завода, а уже оттуда доставляли в Бахмут.
После  революционного 1917 года, когда новая власть стала отказываться от всех старых институтов власти, дошел черед и до пенитенциарной системы. В 1920 году тюремное заключение, как форма содержания нарушителей закона была ликвидирована. Прогрессивным методом считалось перевоспитание трудом. Осужденных делили на опасных (изоляторы специального назначения для классово враждебных элементов) и не опасных, которых можно было держать без полной изоляции от общества и воспитывать в условиях общественно полезного труда.[8] К таким учреждениям относились и ДОПРы.
В марте 1920 года в нашем городе было организовано исправительное учреждение, которое называлось ДОПР – Дом общественно-принудительных работ. И это учреждение нового типа взяло на себя воспитательную функцию.
Несколько лет под ДОПР использовался  бывший дом Бальфура в районе современной Левобережной улицы. До конца не понятно, использовалась часть дома или вся территория, поскольку есть сведения, что из-за нехватки жилищного фонда в городе, в 1922-23гг. в Бальфуровском доме был детский дом. Но, как заявил на заседании Сталинского заводского комитета, проходившего 9 января 1925 года, ответственный работник метзавода Жуков при обсуждении вопроса попереносу 2-й Совбольницы: он «считает желательным возбудить ходатайство в предоставлении под Центральную больницу бывш. дом Бальфура, где до настоящего времени находится ДОПР и на днях каковой ликвидируется».[7]

Сейчас приведем документ, датированный ноябрем 1924г. Донецкий губернский прокурор Марченко (из Артемовска) просит Сталинского окружного прокурора Лаврова принять меры воздействия к заведующему ДОПРом №1 Жлуктареву А.Ф. Ситуация заключалась в том, что для ДОПРовской мастерской, которой заведовал заключенный Петров, были по документам закуплены материалы. Естественно, таковых в наличии не оказалось. Петров с крупной суммой вместе с другими заключенными бежал. Заведующий ДОПРом решил погасить нанесенный ущерб за счет вычета из жалования работников соответствующей суммы. На погашение петровской растраты пошли также и 100 рублей, вырученные за поставленный в ДОПРе спектакль. В мастерских заключенные работали по 16 часов, не получая за переработку никакой зарплаты, кроме добавочного пайка.[9] Справедливости ради нужно сказать, что несмотря на протесты прокуратуры, заключенные и дальше за переработку, кроме усиленного пайка, ничего не получали. А заведующий ДОПРом Жлуктарев всего за полгода до этого инцидента    сменил на этом посту Голубинского. Весь 1924 год помощником заведующего оставался Орлов. Потом он стал заведующим ДОПРа. Обратите внимание еще на такой факт: группа заключенных бежала из мест лишения свободы, а губернский прокурорв довольно мягкой форме просит подчиненныхразобраться в создавшейся ситуации. Действительно, перевоспитание в ДОПРах проводили без полной изоляции от общества.
В начале 1925 года ДОПР вернули на его прежнее место – в начало 2-й линии.

 

 

 

 

 

 

 

 

Здание ДОПРа показано стрелкой на немецкой аэрофотосъемке периода оккупации

Структура управления дома общественно-принудительных работ была следующая: администрация, производственный отдел, финансово-хозяйственный отдел, культпросветотдел и конвойная стража. В 1925 году в ДОПРе, рассчитанном на содержание 120 человек, было 542 заключенных, из которых 365 человек находились в камерах, «остальные на вольных работах и вотпуску»(!).  119 заключенных работали в мастерских, 24 человека – в совхозе ДОПРа. Мастерские, организованные осенью 1924 года, получили доход за 1925 год — 11 000 рублей. Заключенные, работавшие в мастерских, получали усиленный паек на 5-10 рублей в месяц.[6] Заведующий допровским культполитпросветом Журавлев в августе 1925г. организовал постановку спектакля, пополнил библиотеку новой  литературой.
Кстати, в 1926 году на  содержание заключенных ДОПР ежемесячно получал по 1787 рублей.
В 1926-27 годах в местных газетных публикациях о ДОПРе говорили неоднократно. Формировали положительное общественное мнение об этом учреждении. Несколько газетных очерков весьма интересны. Мы приводим их практически без сокращений.
«Вслух говорят – дом общественно-принудительных работ, а про себя думают – тюрьма.
Старое  и новое названия еще сочетаются в одно, но ДОПР – это уже не прежняя тюрьма. Назначение тюрьмы было карать, наказывать. Назначение ДОПРа – обезвредить и исправить.
Заключенного спрашивают, ответы заносят в толстую книгу, присматриваются и отыскивают особые приметы. Но вежливый тон расспросов дает право думать арестованному, что он имеет известную ценность здесь, именно как человек.
Следственные и приговоренные со строгой изоляцией сидят по камерам. Остальные в мастерских, на производстве и пользуются свободой передвижения внутри ДОРПа.
Рецидивисты, «блатные» к ДОПРу привыкли, как к родному дому и живут несколько обособленно. Но нельзя сказать, что они неисправимы.
Другие: кого здесь только нет: инженеры, бухгалтера, торговцы, рабочие, крестьяне.  Хочешь свободы – перестань быть преступником – говорит надзор. Одно из самых сильных воздействий «переплавки» людей – культурно-просветительная работа. С этой целью в ДОПРе работают три группы ликбеза на 80 человек, политшкола 1-й и 2-й ступеней на 65 человек, библиотечный кружок, стенгазета, товарищеский суд, драматический и хоровой кружок.
Библиотека небольшая- 500 книг. Кто не подчиняется правилам внутреннего распорядка – беседа с камерным воспитателем и товарищеский суд. За 1926 год товарищеский суд рассмотрел 40 дел.
Камерные воспитатели – наиболее сознательные осужденные. Они проводят беседы, читают газеты, работают. Выходит здесь своя газета «Луч ДОПРа», в марте  [1927]  вышел уже №72.
Из 353 заключенных – 290 работают в мастерских и сельхозе. 60 человек работают в сапожной мастерской. За работу получают 8-40 рублей в месяц.
ДОПР перестал быть тюрьмой. ДОПР дом труда, исправительного труда».[1]
А вот другой очерк, написанный годом ранее: «За решеткой»:
«— Почему вы к нам никогда не заглянете? – обращается неожиданно ко мне неизвестный гражданин.
— Приходите к нам в ДОПР, будем ждать.
— То-есть, как это, мне к вам в ДОПР? – спрашиваю я.
— Вы сами-то кто будете?
— Да я из ДОПРа, осужденный за халатность по службе.
— Вы что же сбежали, что-ль?
— Да нет, вот чудак вы, я в отпуску, вот и увольнительная записка.
— В отпуску? Без охраны?
— Да, именно так. Что же тут такого. Это не старая тюрьма, ведь. Приходите в гости, посмотрите, как мы работаем и живем. Я дал согласие.
Под охраной
— Товарищ, — говорит начальник ДОПРа, — покажите нашему гостю все, что ему интересно. Его в гости приглашали, пусть погостит.
Заведующий корпусом ДОПРа ведет меня из канцелярии во двор здания, расположенного рядом с почтой.
Во дворе на навалены груды железных кроватей и десятка два рабочих заняты изготовлением отдельных частей для них.
По сторонам полуторааршинная стена с двумя проломами.
— Товарищ, — говорю, — мне не сюда, а в ДОПР хочется.
— Да это же и есть ДОПР, допровская кроватная мастерская.
— ???
— А где же охрана?
— Ее нет, только один милиционер там на углу стоит.
— Убегут, ведь?
— Нет, за весь 1926 год никто не бежал.
— Вы разочарованы? – говорит мне руководитель мастерской – ждали чего-то другого в ДОПРе. А вот мы 20 человек по 50 кроватей в день делаем. Этого не ждали? 2000 штук – вон уже готовы для Макеевского комбината. Да еще есть заказ на 3000 штук. Допровцы получают по 45 копеек за каждую кровать. При выходе деньги эти им выдают. Кроме того, здесь на работе дают усиленный паек – 2 фунта хлеба и 1 с четвертью фунта мяса.
— За что тут сидите, товарищ?
— Да мы за хулиганство тут больше. По пьянке набузили, а теперь..
— В другой раз не будет охоты?
— А-а…
По цехам ДОПРа
— Ну, а теперь пойдемте в главный корпус, там уж за засовом, за замком.
Мы входим в главный корпус и идем в ведерную мастерсую.
Во дворе слышен барабанный металлический грохот.  Под навесом 15-20 человек заняты работой. Никто их не понукает, никакой стражи не видно. Целые штабеля ведер, как жестяные кавуны, уложены вдоль стены. Тут же и корыта и выварки.
— В месяц делаем 1500 ведер, 1000 корыт и 1000 выварок. Себе зарабатываем  20 рублей по 20 в месяц. Изделия берет рабкооп. Сдаем дешевле, чем другие. Работаем только по 8 часов.
— Да тут не ДОПР, а заводские цеха, — говорю я.
— Так оно и есть. У нас еще цеха-мастерские: сапожная, кулечная, переплетная, типография.
Мы идем в сапожную мастерскую. Тут сотни готовых ботинок и груды кож.
— Вот тут работает и Станкевич, осужденный по делу о 19, — говорит сопровождающий товарищ. Ему расстрел заменен 10 годами (на тот момент максимальный срок заключения, прим.). Он теперь у нас один из лучших рабочих.
— Вы и раньше по сапожному делу работали?
— Нет, — отвечает Станкевич, — научился только здесь.
В кулёчной мастерской работают и женщины. Здесь в день дают до 5000 кульков для рабкоопа и ларька.
В типографии работают больше убийцы и конокрады, в переплетной растратчики.
Работают сосредоточенно, серьезно быстро. Из 307 заключенных – 200 на работах, остальные следственные.
— А это кто там? – спрашиваю я.
— Это, товарищ, охранник – один на весь верхний корпус.
— Одет он у нас плохо, — смеется кто-то с веселыми глазами конокрада. Никакого страху от него нет. Обмундировать бы его надо.
— Ишь, заботиться как о своей стране, — смеется сопровождающий.
«Луч ДОПРа»
В ДОПРе имеется клуб. Маленькая сценка. Библиотечка. Ликбез для малограмотных и неграмотных. В ликбезе 55 человек.
На стенах газета «Луч ДОПРа».
— Уже 64-й номер – с гордостью говорит мне кто-то из «редколлегии».
Пишем о своих запросах. Бичуем тех, кто медленно исправляется. Приучаем к книгам и газетам.
Мы вышли из ДОПРа и я думал о том, что в ДОПРе ничего не осталось от старой тюрьмы».[2]
Обратите внимание – между публикациями год, а число осужденных увеличилось на 50 человек.
Вот  выдержки из еще одного очерка (1927г.) – «На свободу»:
« — Амнистия будет. Освобождать будут по досрочному освобождению.
Но тот, кто  встал на «новые рельсы» уже чувствует и знает скоро  будет на воле, в кругу близких и сможет идти в любой час по любой улице.
И вот наступил долгожданный день 29-го января. По списку стали вызывать в клуб ДОПРа тех, кого выпускают.
Небольшой зал забит «счастливыми» — 138 человек. 138 бьющихся радостью сердец. На сцене за красным столом комиссия по досрочному освобождению еще несколько человек, пришедших сказать последнее пожелание тем, кого выпускают.
Начальник админотдела тов. Громилин:
— Желаю вам счастья и успехов в жизни…  Желаю, чтобы ваши ноги не были больше никогда в ДОПРе.
Прокурор Леонов. Сегодня он не прокурор, а только человек, который стучится в сердца и рождает острое желание оправдать доверие его, что больше от них не будет преступлений. Выступают председатель ОСПС (профсоюзов) Кузьмин, председатель горсовета тов. Гольберг, от РКИ – тов. Каплун и все еще раз напоминают о необходимости стать честными гражданами. От осужденных выступают Козлов, Хрипунда и Пашкевич и говорят о том, что думают.
— Сами не будем и другим накажем. Долой преступления, да здравствует честный труд! Мы не хотим прерывать социалистическое строительство, мы не хотим играть на руку золотопогонной буржуазии. Мы убедились, что советская власть не карает, а исправляет и мы станем честными и будем жить не только личной, но и общественной жизнью. Мы благодарим за исправление. Да здравствует советское законодательство!
— Сейчас можете получить документы и – счастливый путь!».[3]
Заключенные ДОПРа участвовали в общественной жизни всей страны. Когда рабочие Советского Союза собирали средства бастующим шахтерам Англии – сталинские допровцы не остались в стороне. Заключенные, работавшие в канцелярии, внесли на помощь бастующим свой двухдневный заработок – 8 рублей и призвали последовать их примеру заключенных, работающих в канцеляриях Артемовского, Луганского, Мариупольского, Старобельского и других ДОПРов Донбасса.[4]

А летом того же года в ДОПРе был организован драмкружок, которым руководил известный в городе режиссер самодеятельных театров Н.Булавкин: «Кружком дан был спектакль, с концертным отделением, бесплатно. Администрация и заключенные остались кружку благодарны и выражают надежду, что другие также не оставят их без внимания».[5]
В 1930 году произошла реформа системы отбытия наказаний. Вместо принятой раньше  формы лишения свободы со строгой изоляцией и без нее, теперь отбытие наказания могло происходить в исправительно-трудовых лагерях или в местах общего заключения (Постановление ВУЦИК и СНК УССР от 15 марта 1930г.). Изоляторы специального назначения и ДОПРы ликвидировались.[8] На территории Украины единственным местом ограничения свободы оставались исправительно-трудовые колонии, где находились осужденные отбывавшие наказание сроком до 3 лет. Колонии для несовершеннолетних продолжали существовать. Были образованы учреждения нового типа: временные тюрьмы, следственные тюрьмы. В 1930-е гг. эта система еще неоднократно подвергалась реформированию.

 

 

 

 

Улица Кобозева и сегодня упирается в тюрьму.

Литература
1.    Газета «Диктатура труда», 6 марта 1927г.
2.    Газета «Диктатура труда»,  апрель 1926г.
3.    Газета «Диктатура труда», 2 февраля 1927г.
4.    Газета «Диктатура труда», 8 марта 1926г.
5.    Газета «Диктатура труда», 17 июня 1926г.
6.    Газета «Диктатура труда», 13 ноября 1925г.
7.    ГАДО, Ф-Р231, оп.1, д.607, л.6.
8.    Конспект_лекций_http://mobile.pidruchniki.ws/1670090845604/pravo/rozvitok_ radyanskoyi_penitentsiarnoyi_sistemi_ukrayini
9.    Архив ДНР, Р-2, оп.2, д.8, л.176.

Член ДГО Валерйи Степкин